Людмила Алексеева

Эту короткую песенку Коля придумал и много раз пропел, сидя за рулём нашей первой в жизни машины, на обратном пути из первой дальней поездки, совершенной Колей в качестве водителя. Своя машина появилась у нас в США. Коле было уже 52 года, но в СССР машины у нас ре было. Мы эмигрировали в 1977 году. Тогда в нашей стране собственная машина была даже в Москве большой редкостью.

Приехав в США в мае 1977 года (я пишу о том, как это случилось, на этом сайте в короткой Колиной биографии), мы уже в феврале 1978 года купили машину. Подержанную, конечно, так как были совсем не богаты. Коля к тому времени уже получил своё первое в Америке место преподавателя математики в очень симпатичном колледже Бетани в очень симпатичном штате Западная Вирджиния. Жить без машины там было очень неудобно. В Америке вся  жизнь рассчитана на то, что у всех есть машины. Скажем, банк, на счет которого Коля получал свою зарплату, находился не в Бетани, а в ближайшем городке, до которого было 15 миль. В Бетани был крошечный магазинчик, где можно было купить продукты, но, скажем, чтобы купить колготки, нужно было ехать за те 15 миль.

Итак, в феврале 1978 года мы купили подержанную машину...

Купили огромную машину, потому что они были самые дешёвые: тогда как раз нефть подорожала, а значит, и бензин подорожал. Расчетливые американцы стали продавать свои огромные кадиллаки, которые жрут много бензина, и покупать маленькие японские машины, очень экономные. А мы-то ездили в основном в ближайший город, и то не часто, и бензина тратили мало. И ещё нам объяснили знающие толк в машинах американские знакомые: первая машина должна быть большой, если по неопытности её разобьете, сами целы останетесь.

Студенты учили Колю водить, потом он учил этому меня, мы оба получили права и следующей зимой на каникулы, которые в Америке происходят от Рождества (25 декабря) до Нового года, отправились в Нью-Йорк, где у нас были друзья – несколько московских семей, тоже эмигрировавших в США. Рождество мы собирались отметить у семейной пары – Толя Радыгин и Алла Цветопольская. Алла была нашей давней приятельницей в Москве. Толя отсидел срок по политической статье, а выйдя на свободу, он вскоре женился на Алле и убедил её уехать в США (по израильской визе).

Толя страстно ненавидел всё советское и заразил этим Аллу. Когда мы приехали к ним в гости на Рождество 1978 года, выяснилось, что их ненависть ко всему советскому приняло какие-то патологические формы. Сидя за рождественским столом, они стали всерьёз убеждать нас, что на Москву американцам следует сбросить атомную бомбу. Я говорю: погодите, у меня там сын, внук, мама, куча друзей и вообще миллионы ни в чем не повинных людей. А они говорят: ну и пусть все погибнут, но и те, кто в Кремле, погибнут. И всё это всерьёз, убежденно. Я этого вынести была не в состоянии. Не хотела у них оставаться и дальше слушать этот злобный бред. И мы, не  дождавшись наступления Рождества, поднялись из-за стола и ушли. На улице холод, противный дождь. Мы позвонили с автомата Турчиным, у которых собирались встречать Новый год, и спросили, можно ли к ним заявиться в рождественскую ночь. Приехали промокшие, продрогшие. До 31 декабря ночевали у них, а днем слонялись по знакомым.

В канун Нового года я с утра обещала помочь Тоне Турчиной готовить новогодний стол – ожидались гости. Но утром, только проснувшись, Коля мне говорит с виноватым видом: «Я хочу домой в Бетани. Там наши кошки одни, без нас. Давай прямо сейчас уедем!» Я Турчиным говорю: «Не сердитесь, Коля хочет в Бетани». И  утром мы выехали обратно. Холодина, проливной дождь. Мы мчимся по почти пустой дороге. Все уже определились с праздниками – или дома сидят, или еще на Рождество в гости приехали и уедут только после Нового года. А мы едем в Бетани. Коля счастлив и поёт тут же придуманное:

* * *

Ты лети, лети машина,
Наш корабль семиаршинный,
рассекая дождь и темноту.

Мы торопимся немножко,
Едем, едем к нашим кошкам –
к серой кошке к черному к черному коту.

   * * *

Теперь про кошек, к которым мы мчались под Новый год.

Коля был страстный кошатник. Как только мы поженились, он сказал, что без кошек дом – это не дом, и мы взяли котёнка у Колиной мамы, у которой как раз был очередной выводок, и котята уже подросли настолько, что кормились не от мамы-кошки, а из мисочки – это происходит через два месяца после их рождения. Я сказала Коле, чтобы взял котёнка мальчика, чтобы не возиться потом с котятами. У маленьких котят не очень понятен их пол, но знатоки умеют отличать. Коля был страстный кошатник, но оказалось, что он не знаток. Принесенный им котёнок оказался девочкой. Это выяснилось через год, когда она стала дико орать. Я не понимала, что ей надо, но знающие люди мне объяснили, что это дама и она хочет замуж. Коля отправился к  своему знакомому на Полянку, у которого был приходящий кот: придет, поест и уходит. Коля дождался прихода кота, запихал его в портфель и привёз к нам. Мы его оставили жить у себя.

Так у нас появилась кошачья супружеская пара и котята появлялись с потрясающей регулярностью, каждые два месяца. Кошкообеспеченность диссидентских кругов в Москве очень возросла за счёт нашей Никсюши и Черного кота (имя ему мы не придумали, он так и назывался – Черный кот – он был чёрный и очень пушистый). А наша Никсюша была очень умной и интеллигентной кошкой, но совершенно беспородной: серая, тигровая и совсем не пушистая.

Как у неё появилось имя «Никсюша»? Ведь мы думали, что она – мальчик. Коля сказал, чтобы я придумала ему имя – обязательно со звуком «кс». Я предложила: Маркс. Он говорит – опасно. Я предложила – Ксеркс (персидский царь, если кто не знает). Он говорит: трудно произносить. А перед появлением котёнка в нашем доме в Москву по приглашению Хрущева приезжал американский президент Никсон. Я предлагаю – Никсон. Коля говорит: в самый раз. И вывешивает на входной двери записку для приходящих к нам людей: «Шагайте осторожно, в доме маленький котёнок Ричард Милхауз Никсон». Через год выясняется, что это кошка. Но Коля говорит: «А Никсона мы проверили, кто он – мужчина или женщина? Имя у кисы пусть остаётся». Но всё-таки я стала звать её не Никсон, а Никсюша.

После нашего отъезда в Америку мой сын Серёжа сделал и Никсюше и Чёрному коту необходимые прививки. С помощью знакомой американки, которая сказала, что это её кошки, и она хочет переправить их домой, им были выправлены в консульстве необходимые для переезда документы, и мы получили телеграмму: встречайте, кошки прибывают тогда-то таким-то самолетом. Серёжа в Москве посадил их в купленную для этого клетку – и они прилетели к нам. Никсюша за свою долгую жизнь (она прожила почти 20 лет) родила нам 64 котёнка. Я стала специалистом по кошачьим родам и вообще по кошкам.

Когда кошки приехали в Америку, их полагалось поставить на учёт к ветеринару. Когда мы их привезли в клинику и на вопрос «как зовут?» ответили, что кошку-даму из Москвы зовут Ричард Милхауз Никсон – это был шумный успех. А кота так и записали: Cherny cot. Котят я продавала – не ради денег, а потому что «если заплатит, значит, не выбросит». В США у меня знакомых было мало, и поэтому я помещала в местной газете объявление: «Продаются котята из России, прямо из Сибири. Спешите – большой спрос!» Очень действовало! Разбирали как горячие пирожки.

И вот к нашей Никсюше и Черному коту мы мчались из Нью-Йорка в Бетани – примерно 5 часов на машине. По дороге я пыталась купить в придорожных лавках хоть что-нибудь из еды – ведь уезжая я оставила дома пустой холодильник. Но все было закрыто, все уже праздновали Новый год. Так что у нас на новогоднем столе было намного хуже, чем в будний день. Но по телевизору шикарный Филадельфийский оркестр играл популярные народные и танцевальные мелодии, и кошки были рады, что мы вернулись домой. Новый год мы встретили очень хорошо – настроение и у нас и у кошек было праздничное.